Вестник МГУ. Серия 11. Право. 2021. № 6

Для определения эффективности правового регулирования экологических отношений часто применяется телеологический подход, основанный на сравнении полученного результата с поставленными целями. Надлежащее оформление целей в экологическом законодательстве, учет и анализ интересов, предопределяющих формулирование этих целей, способны повысить точность определения эффективности эколого-правового регулирования. Целью исследования является установление ключевых характеристик целей эколого-правового регулирования, обеспечивающих корректное определение эффективности такого регулирования. Исследована проблема отсутствия закрепления или непрозрачности формулировок целей, отражающих экологические интересы общества, в отдельных законах и правовых институтах. Поднят вопрос повышенной роли экономических интересов в правовом регулировании некоторых общественных отношений, тесно связанных с экологическими, вследствие чего вопрос о качестве окружающей среды оказывается вне рамок общей оценки эффективности подобного смежного правового регулирования. Показаны примеры законов, которые по существу регулируемых отношений и ввиду наличия в них норм экологического права являются экологизированными, но в которых не поставлены цели, связанные с регламентацией воздействия хозяйственной или иной деятельности на окружающую среду. Выделены акты, неоднозначные с точки зрения целевой направленности. Подчеркивается, что цели регулирования экологических отношений базируются на понятии благоприятной окружающей среды. Сделаны выводы, что экологические интересы при их наличии подлежат отражению в постановке правовых целей; обусловленность целей существованием экологических интересов, четкость и прозрачность их формулировок в своей части обеспечивают правильность и полноту определения эффективности эколого-правового регулирования.

Изменение регулирования института особого мнения судьи Конституционного Суда Российской Федерации вызвало оживленную дискуссию в российском юридическом сообществе. Как представляется, аргументы сторон в этой дискуссии тесно связаны с одобрением или неодобрением особых мнений конституционных судей как явления. Настоящая статья представляет собой попытку рассмотреть законодательные изменения регулирования института особых мнений судей Конституционного Суда с несколько иной позиции, сравнив динамику регулирования рассматриваемого института в России и зарубежных странах. В целях исследования предлагается рассматривать нормативное закрепление особого мнения с позиций «материального» (право на особое мнение) и «процессуального» (право на обнародование особого мнения) аспектов. Проведенное сравнение позволило выявить сходства и отличия действующего в настоящее время регулирования с законодательством и практикой зарубежных стран. Установление тех или иных требований к содержанию особого мнения судьи или к форме его выражения (стилистике) является достаточно распространенной практикой. Однако ситуация, при которой публичное заявление судьей органа конституционного контроля особого мнения невозможно, а для судей общих судов подобное ограничение отсутствует, является чрезвычайно редкой.

Современная конституционно-правовая наука, уделяя значительное внимание методам толкования Конституции Российской Федерации, нередко обходит содержательные вопросы интерпретации конституционных понятий, зачастую вытесняя их в область юридической техники. Большое количество исследований концентрируется на вопросах конституционной терминологии, т. е. на сугубо внешней стороне конституционных понятий, оставляя в стороне их смысл и место в системе конституционного регулирования. Между тем надлежащее определение содержания и объема того или иного конституционного предписания напрямую зависит от толкования понятия, составляющего основу конституционной нормы. Для этого Конституционный Суд РФ, уполномоченный на официальное и общеобязательное толкование Конституции РФ, обращается к методу автономного толкования, которое предполагает интерпретацию конституционных понятий в системе конституционных предписаний, не ограничиваясь определениями, которые им дает отраслевое регулирование. Данный метод толкования не получил основательного осмысления в отечественной конституционно-правовой науке применительно к деятельности Конституционного Суда РФ. Однако в условиях усложнения системы законодательства, а также в связи с участием Российской Федерации в межгосударственных объединениях, автономное толкование Конституции РФ может оказаться востребованным в практике Конституционного Суда РФ.

В статье рассматривается вопрос о соотношении некоторых видов частно-правовых правомочий (права на чужое поведение и права на собственное поведение фактического характера) с правомочием распоряжения. На основе анализа рассматриваемых правомочий делается вывод об их неразрывной связи с правомочием распоряжения. Рассмотрены различные теоретические модели правомочий на чужое поведение и на собственное поведение фактического характера. Продемонстрирована связь сформулированного в отечественной цивилистической традиции понятия права на чужое поведение с разработанным в рамках германской теории частного права понятием притязания. Рассмотрены основные теоретические модели понятия притязания (теории Б. Виндшайда, Э. Р. Бирлинга и А. Тона). На основе анализа германской теории притязания сделан вывод о том, что понятие притязание изначально мыслилось как теснейшим образом связанное с понятием распоряжения. Рассмотрены основные возражения против тезиса, в соответствии с которым право на чужое поведение неразрывно связано с распорядительными правомочиями и продемонстрирована их недостаточная убедительность. Продемонстрировано, что аналогичная проблема возникает и применительно к праву на собственное поведение фактического характера, обладание которым также само по себе также не предполагает наличие у управомоченного распорядительных правомочий (права на собственное поведение юридического характера). На основе анализа содержания и механизма осуществления правомочий, относящихся к праву на собственное поведение, сделан вывод, что указанные правомочия не могут осуществляться вне реализации распорядительных правомочий и оказываются неразрывно связанными с последними.

Юридические проблемы, связанные с постоянным нейтралитетом Австрии, обсуждаются как в австрийской, так и в российской международно-правовой литературе. Установление австрийского нейтралитета в 1955 г. уже поднимает некоторые юридические вопросы. Данная статья — после общего введения постоянного нейтралитета в качестве международно-правового института — посвящена ответу на вопрос, имеет ли австрийский нейтралитет международноправовое закрепление и каковы правовые основы подобного закрепления. Путем сравнительного анализа соответствующей австрийской и советской/российской международно-правовых доктрин предпринята попытка выяснить, какой из этих правовых взглядов представляется оправданным с точки зрения понятий нейтралитета в международном праве. Показано, что обязательства, вытекающие из постоянного нейтрального статуса Австрии, выходят за рамки явно указанных в австрийском федеральном конституционном Законе о постоянном нейтралитете (далее — Закон о нейтралитете) обязательств. Также показано, что существуют убедительные аргументы в пользу того, что (1) австрийский нейтралитет был обоснован в Московском меморандуме (апрель 1955 г.), а также в Венском государственном договоре (май 1955 г.), т. е. имеется юридический фундамент в международном договорном праве, и что (2) нотификация Закона о нейтралитете представляет еще одну возможность закрепления австрийского нейтралитета в международном праве. Кроме того, автор стремится ответить на вопрос, почему следует отказаться от того международно-правового мнения, которое исходит из закрепления австрийского нейтралитета только в Законе о нейтралитете.

Статья посвящена проблеме привлечения к ответственности по международному уголовному праву за преступление агрессии, совершаемое посредством кибератак — за киберагрессию. Автор, проанализировав признаки объективной стороны преступления по Римскому статуту Международного уголовного суда (МУС) и изучив наиболее масштабные кибератаки, имевшие место за последние 15 лет, приходит к выводу, что предусмотренные ст. 8бис Римского статута требование о совершении акта агрессии именно государством и пороговое требование к акту агрессии (достижение им уровня грубого нарушения Устава ООН), а также отсутствие в ст. 8бис указания на открытость перечня актов агрессии затрудняют его применение к киберагрессии. Положения Статута о субъекте агрессии, ограничивающие круг как основных исполнителей, так и соучастников, до тех, кто осуществляет фактические контроль или руководство государством, препятствуют привлечению субъектов кибератак к ответственности за агрессию. Аналогичные сложности возникают и при применении к кибератакам требований о субъективной стороне агрессии, в частности о наличии у виновного лица намерения и осознания. В то же время автором статьи признается возможность и даже необходимость распространения дефиниции агрессии на случаи совершения этого преступления посредством кибератак.

Настоящее исследование является четвертым в цикле статей, посвященных вопросам генетико-правового просвещения. В первой работе была раскрыта мера свободы субъекта права в определении режима использования данных на примере генетической информации; во второй — мера свободы субъектаадресата генетического просвещения в контексте его содержания; в третьей — особенности форм генетико-правового просвещения в обществе эпохи Индустрии 4.0. Цель данной статьи — проанализировать деятельность акторов генетико-правового просвещения, от особых познаний в соответствующей области которой зависит успешность и результативность названной деятельности. В связи с этим задачами настоящей статьи явились изучение специальных компетенций акторов генетико-правового просвещения и исследование его форм и средств. Авторы фокусируют свое внимание на причинах (факторах), которые оказывают влияние на формирование модели компетенций субъектов, осуществляющих генетико-правовое просвещение; на перечне знаний и умений, которыми должна обладать команда таких акторов, в связи с этим рассматриваются их специальные компетенции. В статье раскрывается практическое значение генетико-правового просвещения, анализируются его виды и соответствующие им приемы (официальное и неофициальное просвещение). Авторы делают вывод о необходимости концептуализации генетического правового просвещения, в связи с чем приводят соответствующие рекомендации для науки и практики, в частности указывают на необходимость сочетать официальные и неофициальные формы такого просвещения, проработать вопрос о введении «генетического омбудсмена». В ходе данного исследования использовались логический, сравнительно-правовой и формально-юридический методы.

Д . А. П а ш е н ц е в, М . В. З а л о и л о, А . А. Д о р с к а я. Смена технологических укладов и правовое развитие России. — М: ИЗиСП: НОРМА: Инфра-М, 2021.— 184 с.

В рецензии раскрываются основные идеи и содержание актуального монографического исследования на тему «Смена технологических укладов и правовое развитие России» (М., 2021), в котором на междисциплинарной основе представлена авторская концепция правогенеза. Эта концепция обусловливает правогенез определяющей ролью доминирующей технологии и технологического уклада российского общества. Исходя из позиции авторов монографии, специфика возникновения, состояния и динамики развития права, его закономерности во многом детерминированы технологическим фактором на том или ином историческом отрезке времени на пути движения общества от традиционного к постиндустриальному типу. Раскрывая с новых методологических позиций значимые для общей теории и истории права основополагающие закономерные связи технологических, экономических и правовых процессов на разных исторических этапах, авторы выстраивают определенную логику циклического, волнового развития истории российского права, обусловленного конвергенцией экономического, технологического и собственно правового процессов. Дается оригинальная трактовка периодизации истории российского права в зависимости от технологических укладов, показано, что в эволюции отечественного права, изменении его системных и структурных характеристик особое место необходимо отводить роли технологического фактора и проблеме диалектики экономической, технологической и правовой конвергенции.

Рецензируя монографию Е.А.Фроловой «Рациональные основания права: классика и современность», авторы рецензии отмечают актуальность данной книги и ее значение для развития теоретико-правовой и философско-правовой мысли России. исследование сущности права с теоретических позиций позволило профессору Е. А. Фроловой объективно выявить проблемы современной юридической науки. В рецензии также дана высокая оценка качеству проведенной в ходе исследования глубокой проработки юридических источников разных периодов мировой истории, что позволило автору монографии сделать значимые выводы относительно современного состояния науки теории права.

29 октября 2021 г. состоялась юбилейная XV Международная научно-практическая конференция «Современные проблемы коммерческого права России», посвященная 80-летию Бориса Ивановича Пугинского — основателя школы коммерческого права, заслуженного юриста России, доктора юридических наук, профессора кафедры коммерческого права и основ правоведения юридического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.