Вестник МГУ. Серия 11. Право. 2021. № 3

Целью исследования является выяснение места и значения документов стратегического планирования в регулировании отношений по охране окружающей среды и природопользованию. Создание документов стратегического планирования как одно из проявлений функции планирования не является чем-то новым для управления в сфере охраны окружающей среды и природопользования. Тем не менее, как представляется, значение такого рода документов с принятием Федерального закона «О стратегическом планировании в Российской Федерации» существенно укрепилось. В статье проанализированы разные виды документов стратегического планирования, посредством которых осуществляется регулирование и управление в сфере взаимодействия общества и природы. По своей правовой природе документы стратегического планирования при нали- чии в них правовых норм являются нормативными правовыми актами и обычно утверждаются или одобряются актами Президента РФ, Правительства РФ, приказами различных министерств. В то же время в документах стратегического планирования имеются положения, которые по смыслу должны находиться в законодательных актах, а также положения, призванные влиять на развитие законодательства об охране окружающей среды и о природных ресурсах, создавать новые направления правового регулирования, в том числе малоубедительные в аспекте реализации общих начал экологического законодательства. В этих условиях должна быть установлена четкая грань между такими документами, с одной стороны, и законодательными и иными нормативными правовыми актами, традиционно регулирующими экологические отношения, — с другой. Автор делает вывод, что разграничение указанных нормативных правовых актов должно быть обусловлено обеспечением, согласно конституционным основам, первичного правового регулирования исключительно на законодательном уровне или уровне нормативного правового акта Президента РФ.

В статье показано гражданско-правовое значение естественной убыли, порчи и гибели вещей, выявлено значение срока годности и срока транспортабельности товара, определены возможности договорного регулирования отношений, связанных с распределением между сторонами рисков естественной убыли, порчи и гибели вещей. Автор приходит к выводу, что естественная убыль, порча и гибель вещи представляют собой обусловленные природными свойствами вещи или обусловленные внешним воздействием на вещь процессы, в результате которых прекращается существование вещи как объекта права, меняется ее правовой режим или хозяйственное назначение. Исходя из классификации юридических фактов, естественная убыль представляет собой абсолютное событие, в результате которого уменьшается количество вещей при сохранении их качества. Автор определяет порчу имущества как ухудшение качества вещи. Исходя из теории юридических фактов, порча может являться как следствием естественных факторов, так и результатом противоправных действий человека. От причин возникновения порчи зависят ее правовые последствия. Гибель вещи рассматривается автором как полная утрата вещью ее полезных свойств. Срок годности в статье определяется как научно и технологически обусловленный срок, по истечении которого вещь становится непригодной для использования и может представлять опасность для жизни и здоровья. Сделан вывод, что исходя из функционального назначения срок годности не подлежит продлению в отношении товаров, уже введенных в оборот, и не допускается сокращение или продление этого срока по соглашению.

В статье анализируются общие вопросы, предварительно изучаемые администрацией перед началом обработки персональных данных, от которых зависит принятие решения о готовности работы с персональными данными и интенсивности применения внутрикорпоративных сил и средств. Раскрывается содержание концепции обеспечения безопасности персональных данных. Анализ нормативной правовой базы и системный подход к изучению правил, регулирующих порядок сбора, обработки, хранения и использования персональных данных в организациях, позволил автору сформулировать концептуальные положения методики, содержанием которой, являются комплексные меры организационно-правового и технического характера, применяемых для обеспечения безопасности персональных данных в организациях. Сделаны выводы о необходимости поддержки в актуальном состоянии перечня сведений, относимых к персональным данным, определяющим категории сведений и оборот персональных данных; оформления письменного или электронного согласия на обработку персональных данных в зависимости от разрешенных действий оператора, связанных с оборотом персональных данных; разработки политики конфиденциальности с учетом интересов не только организации, но и пользователей; включения в должностные инструкции специалистов, осуществляющих обработку персональных данных положений об ответственности в случае разглашения таких сведений, и заключения администрацией с работниками соответствующего соглашения.

Зарубежная юридическая и политическая наука отмечает положительный эффект от взаимопроникновения институтов непосредственной и представительной демократии, в особенности посредством современных цифровых технологий. Ключевыми формами такого взаимопроникновения были и остаются народная (гражданская) законодательная инициатива и публичные слушания (публичное обсуждение законопроектов). Опыт краудсорсинга при проведении законопроектной работы, вовлечение граждан в работу парламентариев показывают кратное увеличение уровня доверия граждан к институтам парламентской демократии, что подтверждается зарубежными исследованиями. Для России, где по оценкам Левада-центра уровень неодобрения деятельности Государственной Думы с 2015 г. неизменно год от года превышает уровень одобрения, исследование опыта стран, сумевших сменить преимущественно негативное отношение граждан к парламентским институтам на преимущественно позитивное, имеет большое значение. Автор приходит к выводу, что в России необходимо возродить народную законодательную инициативу на федеральном уровне, в том числе посредством введения института законодательного предложения. Это, во‑первых. Во-вторых, автор предлагает законодательно урегулировать возможность внесения законодательных предложений в Государственную Думу, в том числе посредством расширения функционала интернет-портала «Российская общественная инициатива» (roi.ru). В-третьих, представляется целесообразным создать в России электронную платформу взаимодействия парламента и гражданского общества «Электронный парламент России», позволяющую посредством электронной демократии повысить доверие общества к деятельности Федерального Собрания Российской Федерации.

Настоящая статья составляет первую часть работы, посвященной исследованию вопроса о политической ответственности Временного правительства, и охватывает период с 1 марта до начала июля 1917 г. Автор показывает, что свержение монархического строя не привело к воплощению в жизнь надежд либеральных кругов об установлении политической ответственности правительства перед представительным органом. Пришедшее к власти в результате революции Временное правительство стало сразу позиционировать себя в качестве органа государственной власти, который может нести ответственность за свои решения только перед народом, и потому отказалось считать себя ответственным перед Государственной думой. Старания меньшевиков и эсеров принудить его нести ответственность перед Предпарламентом также оказались безуспешными. Вплоть до свержения Временное правительство успешно противостояло исходившим как со стороны левых, так и правых кругов попыткам установить над ним политический контроль какого-либо представительного органа. Однако, хотя само Временное правительство осталось безответственным органом государственной власти, его члены несли ответственность перед делегировавшими их политическими партиями. Вопреки ожиданиям либеральных кругов об установлении в России парламентской ответственности коллегиального исполнительного органа, период между Февральской и Октябрьской революциями стал временем становления принципа партийной ответственности должностных лиц.

В статье анализируется влияние классической и романтической культурных тенденций на процессы генезиса и интерпретации права. Констатируется, что чисто рационально-классическое восприятие феномена права представляет собой отголосок наложившего глубокий отпечаток на восприятие права гегельянства и не является в достаточной степени оправданным. Рационально-классическое истолкование правовой реальности недостаточно для обеспечения надлежащей личностной автономии и может препятствовать всему многообразию духовной жизни. Это, в свою очередь, может привести к апатии, безволию: нормы права начинают соблюдаться механически и отрываются от своего морального истока. Утверждается, что концептуальное обоснование права как относимого в том числе к сфере романтического, а не только научно-рационалистического мировосприятия, обогатит понимание правовых феноменов в плане признания творческой составляющей правовой реальности. Отстаивается идея о том, что разработка романтической компoненты права будет способствовать развитию системности правового мышления. Это в свою очередь позволит реализовать потенциал права в деле культивирования личностной автономии путем деавтоматизации «нажитых» моделей мышления и поведения в пользу творчески-критического отношения к чисто позитивистской трактовке права. В конечном итоге правовой романтизм в противовес формально-стандартизированным интерпретациям свободы призван обеспечить гармоническое сочетание индивидуализма и творческой активности субъектов с коллективным и инертно-пассивным.

С позиций системно-деятельностного подхода рассматривается место лжи в структуре криминалистического познания. Во второй из двух взаимосвязанных статей исследуются особенности лжи в качестве способа и результата данной деятельности. Проведено разграничение между введением в заблуждение как способом криминалистического познания и ложью следователя, преследующей иные цели. Рассмотрены два типа познавательных задач, которые может решать ложь первой из двух указанных категорий, соответственно которым выделены две разновидности лжи. Первой является «диагностическая ложь», которая направлена на проверку некой версии следователя, например о причастности проверяемого лица к преступному событию. Второй разновидностью является ложь, задачей которой является нейтрализация противодействия расследованию. Также проанализированы основные способы совершения лжи со стороны следователя: в устной беседе, письменном документе, при помощи притворного поведения. Обосновано, что, хотя результат расследования и может быть направлен на введение в заблуждение субъектов правоприменения, уполномоченных проверять принятое следователем итоговое решение, данная ложь не относится к понятию криминалистического познания, поскольку целью последнего является установление истины о расследуемом событии. Вместе с тем подобные действия следователя, являющиеся противозаконными, представляют существенный интерес для криминалистической науки.

В статье рассматриваются две принятые в германском праве классификации фондов, ставшие актуальными для российского права в связи с имплементацией института наследственных фондов в российское законодательство, а именно: деление фондов на частные и публичные и деление фондов на создаваемые при жизни и посмертные. Анализ соответствующих классификаций и положенных в их основу критериев представляет интерес с точки зрения сравнительного правоведения и может обеспечить некоторое унифицированное понимание категорий, неоднозначно трактуемых в российском научном и профессиональном сообществе. По результатам исследования устанавливается, что в германском праве частные (частно полезные) и публичные (общественно полезные), а также создаваемые при жизни и посмертные фонды являются разновидностями единого гражданско-правового института фонда и не образуют отдельные организационно-правовые формы, имеющие собственный гражданско-правовой статус. В этой связи определяются ключевые отличия данного подхода от принятого в российском законодательстве и устанавливается возможный вектор развития института фонда в российском праве.

Практика показывает, что необходимость разрешить стоящую на повестке политическую задачу нередко побуждает властных субъектов к введению и (или) применению конституционных процедур на казуальной основе. Например, для разрешения конкретной ситуации фактически могут быть сконструированы специальные конституционные процедуры, причем зачастую в обход уже действующих процессуальных правил поведения. Как ни парадоксально, такие действия не расцениваются как нарушение, даже если впоследствии они были оспорены. Неизбежно возникает вопрос: может ли быть оправданно такое отклонение от существующего процедурного порядка? Автором статьи предпринимается несколько шагов в сторону его научного осмысления. Во-первых, обобщается релевантная мировая конституционная практика, на основе которой предлагается типология казуального обращения к конституционным процедурам. Во-вторых, выявляются наиболее значимые закономерности, которые сопровождают казуальное обращение к конституционным процедурам. Полученные по итогам анализа выводы могут быть положены в основу нового рационального подхода, позволяющего гибко реагировать на возможную неполноценность существующих конституционных процедур для решения непредсказуемых задач, относясь при этом с должным уважением к важнейшим составляющим принципа верховенства права.

Рецензия посвящена выходу в свет в 2021 г. в издательстве «Статут» шестого тома (книги) Кодекса Юстиниана (Codex Iustinianus), который расценивается как большое событие в сфере юридической науки и образования. В рецензии дается высокая позитивная оценка представленного труда, появление которого свидетельствует о возможности более глубоко и всесторонне изучать богатейшее наследие римской юридической мысли как для начинающих изучение цивилистики, так и для умудренных знаниями и опытом представителей науки гражданского права.